Рождественская всенощная порадовала сердце Тамары. Службу простояла легко. Но только вышла из храма в ночь, как ее охватила прежняя печаль. Бездетность – худшее наказание, какое могло только быть в ее жизни. Первый муж потому и бросил, что не смогла родить ему ребеночка.

Со вторым, Василием, два года как обвенчались, а деток все нет. Врачей всех обошла, те только руками разводят – здорова. Обследовали Василия – и здесь порядок. Тамара бы, наверное, умом тронулась, да Господь не дал. На каждой исповеди батюшке каялась в том, что не может нести больше этот непосильный крест – бездетность. Батюшка напоминал об Иоакиме и Анне – родителях Богородицы, которые дождались свое чадо в преклонном возрасте, призывал к смирению и молитве. А все советовали усыновить ребеночка. Тут Василий противился. Что поделать? Приходилось опять смиряться.

А батюшка нашел для нее послушание: нянечкой в детское отделение к брошенным деткам пристроил. Полдня Тамара в аптеке работала фармацевтом, а потом спешила к своим подопечным. Но и там тяжко ей было. Одно то, что вынуждена была смотреть на детские страдания, уже разрывало сердце на части. Но кто с мамками, тех жалко, да не так, как брошенных. Ведь те же как будто понимают, что нет родных людей для них на свете: не капризничают, не требуют внимания так, как другие, что при мамках. Сидят в своих кроватках часами одни, когда играют сами, а когда и плачут. Нянечек да медсестер на всех не хватает, чтобы просто переодеть грязные штанишки, не то чтобы поиграть или погулять с ними. Такие помощники, как Тамара, здесь — настоящее спасение. Ни от какой работы не отказываются, а все делают на совесть.

Но и сердце-то не камень. Только прикипит Тамара к какому-нибудь мальчонке или девчушке, так обязательно найдутся усыновители. И радуется, с одной стороны, что в семью сиротку забирают, а с другой, чувствует себя так, будто своего ребеночка отдает в чужие руки.

Двум месячным малюткам, которых шестнадцатилетние мамы из роддома не взяли, быстро нашлись родители. У деток нарушений в развитии было очень много, хорошо в семьи благополучные попали – будет должный уход. А все равно скучала по ним Тамара. Но не так, как по трехлетней Машеньке. Мать ее лишили родительских прав. Старших братика с сестричкой сразу в детдом оформили, а малышка вся насквозь светилась от истощения. Ее в детское и поместили, туда же, где и отказные.

Словно загнанный зверек, брошенный в клетку, так смотрела на неприветливый мир эта малышка. А сама едва держалась на тоненьких ножках. С ложечки ее выкармливала Тамара. За свои деньги покупала ей фрукты, что-нибудь вкусненькое. Оттаяла Машенька, через полгода было ее уже не узнать – крепенькая говорунья, красавица. Крестил ее батюшка, а Тамара водила на причастие в молельную комнату при больнице. Там и приметила девочку одна верующая женщина – муж ее проходил лечение, а она за здравие свечи ставила.

Машеньку в детдом уже готовили. Тамара плакала украдкой каждый день, как узнала. Но тут пришла та женщина с мужем, документы оформили и забрали девочку. Ох и позавидовала им Тамара! Каялась на исповеди. Батюшка сказал: «Терпи! Будет и тебе утешение!» Было, но недолго. Сердце заходится от боли: сегодня забрали шестимесячного Сереженьку. Как его Тамара полюбила! Почти с первых дней ходила за этим отказничком – мать от него отказалась сразу после рождения. А он такой хорошенький, прямо ангелочек! Тамара и купала его, и кормила, и играла с ним, и гуляла. Как он к ней ручки тянул — узнавал! Домой уходить не хотела, Василий уже сердился, что долго задерживалась. А у нее и дома все мысли о Сереженьке. Теперь нет и этой отрады в ее жизни. Снова тоска.

Снег хрустел под ногами. На чистом небе горели крупные звезды. «Где же ты, Рождественская Звезда, там, среди этих бесчисленных маленьких ярких точек, самая яркая, указавшая путь пастухам и волхвам к Спасителю? Укажи и мне мое спасение!» — молила Тамара. Сердце ее сковала такая печаль, что хотелось не плакать, а рыдать, выть в голос. И упала она на колени возле тонкой березки, укутанной снегом, и, подняв глаза в черное, усыпанное звездами небо, почти закричала:
— Господи, сжалься, пошли мне утешение!

И долго не вставала с колен, читая молитвы. Домой добралась к утру. Василий спал. Она затеяла пирожки, стала разделывать мясо, готовить салат. Ждали сегодня гостей – родителей Тамары, свекра со свекровью, золовку с мужем. По дому потянулся запах жареного мяса, свежей выпечки. Вышел Василий:
— Когда ты встала, Томушка?
Она улыбнулась и чмокнула его в щеку:
— С Рождеством, Васенька! Я сейчас тут похлопочу и сбегаю в детское – с Никиткой и Варенькой погулять. А к обеду вернусь, ладно?
— Так выходной же, Томушка! А ты опять на работу!
— Вась, ну некому же будет с детками погулять. Так я хоть на часик, ладно?

Василий кивнул. А Тамара засобиралась. Конфет и фруктов набрала в пакет, да игрушки заранее купила. Никитка и Варенька – годовалые двойняшки, которые только поступили в отделение. Говорят, что долго они не задержатся: едет их отец из Сибири, хочет забрать. А мать их наркоманка за воровство в тюрьму угодила. Детки были на попечении бабушки. Да расхворалась она: с воспалением легких в терапию положили. А двойняшек – в детское. Тут и отец объявился.

Только Тамара вернулась с прогулки, раздела краснощеких двойняшек, как зазвонил телефон в отделении, и все, кто был, засуетились. Оставив Никитку с Варенькой под присмотром нянечки, которая уже пришла с молочной кашей, Тамара вышла из палаты узнать, что же случилось.

— Тамара, ужас-то какой! – тараторила медсестра Полина. – Девчушка двухлетняя почти сутки сидела взаперти одна. А мать ее пропала сначала. Потом ее мертвой нашли в квартале от дома — пьяная замерзла. Так соседи не сразу услышали, что ребенок плачет, а потом уж милицию вызвали. Дверь ломали. А она, бедняжка, совсем напугана. К нам ее везут!
— Господи, помилуй! – только и смогла вымолвить Тамара.
— Воду готовьте, чистую одежду, капельницу, — выдавал распоряжения дежурный врач.

Когда девочку привезли, Тамара как раз все уже приготовила. И почему-то кроме нее рядом никого больше не оказалось. Все были заняты чем-то срочным. По дороге в теплом одеяле девочка уснула. Участковый милиционер бережно передал ее в руки Тамаре и ушел. Какой же она была красивой, эта чумазая малышка! Темные волосики, маленький носик, приоткрытый ротик. Тамара присела на краешек кровати и перекрестила девочку. Она завертелась, и одеяло под попкой намокло. Девчушка быстро открыла глаза, испуганно взглянула на незнакомую тетю и хотела было заплакать, но Тамара улыбнулась ей, и она передумала.

Несмотря на то, что мать ее, судя по рассказам, была пьяницей, девчушка выглядела не такой уж запущенной. Видно, конечно, что не мыли ее давно, но в головке, к счастью, насекомых не наблюдалось, не было опрелостей. Вымытая, в чистеньком платьице малышка уплетала кашу за обе щеки. Тамара не могла на нее налюбоваться. Как она мечтала о такой вот доченьке! Доктор, заглянув в палату, довольно отметил:
— Пожалуй, капельница ей не нужна, вполне здорова, ест хорошо. Ну что, Верочка Иванова? Поправляйся! – и он ушел в свой кабинет.

Тамара с ужасом взглянула на часы: уже двенадцать, сейчас придут гости! Но оставить Верочку здесь одну она не могла. Эта маленькая девчушка так доверчиво прижалась к ней, перебирая кисти ее шали. И тут Тамара решилась. Не выпуская из рук драгоценную ношу, она постучала в кабинет к педиатру.
— Петр Петрович, можно я девочку возьму домой до завтра? А то как она здесь одна?
— Тамара Николаевна, это, конечно, нарушение. – Он сделал паузу, а сердце Тамары упало. — Но сегодня праздник, почему бы нет? Другому бы не разрешил, а вам… Вам можно.
— Спасибо! Дай вам Бог здоровья!

Тамара со всех ног летела домой, прижимая к груди Верочку, одетую в разномастную казенную одежку. Девочка быстро согласилась идти в гости посмотреть на елку. По дороге Тамара забежала в магазин. Вчера она забыла вынуть из кармана кошелек с зарплатой. И теперь, не раздумывая, купила Верочке нарядную шубку, яркую шапочку с шарфиком и варежками, кожаные сапожки, чудесное тепленькое платьице и красивую куклу. Верочка удовлетворенно смотрела на себя в зеркало, прижимая к груди игрушку. Тамара еще не знала, что скажет Василию, родным. Знала одно, что девочку она никому не отдаст. Ни сейчас, ни потом.

Дверь открыл Василий. Больше всего на свете Тамара боялась, как он их встретит. Но и отступать она не собиралась. Понятно, что он был удивлен. Опережая его вопросы, Тамара твердо сказала:
— Это Верочка. Она останется у нас навсегда! — И тут же добавила. — Ладно?
А он неожиданно широко улыбнулся и протянул руки:
— Иди ко мне, малышка! Я покажу тебе, какую елку принес нам Дед Мороз.
Ошалевшим от удивления родным он заявил:
— Дочка к нам пришла!

Василий ни на минуту не оставлял Верочку одну, пока Тамара накрывала на стол. А она, выбегая в очередной раз на кухню, не могла сдержать слез. И все крестилась на иконы, шепча: «Слава тебе, Господи!»
— Спасибо тебе, Васенька, что ты принял девочку, – сказала Тамара, когда ушли гости, а малышка заснула. – Ведь только увидела ее и сразу поняла – моя! Эта девочка дана мне Богом в утешение. Я так об этом просила!
— Томушка, я не так просто не соглашался никого усыновлять. Я ждал, когда ты сама окончательно решишься. Вот ты и решилась! А девчушка и мне сразу по сердцу пришлась. Это просто чудо какое-то!

Но на этом чудеса не закончились. Через два месяца, не смея верить, Тамара слушала доктора:
— Сомнений нет – вы беременны!

Она чувствовала себя хуже некуда: слабость и тошнота не проходили ни на минуту, а от запаха лекарств в аптеке ее рвало по несколько раз в день. Но она была счастлива! Там, внутри ее, жило маленькое чудо. И ради того, чтобы оно появилось на свет, Тамара была готова вынести все, что угодно.

В этот год осень выдалась на редкость теплой. Березка, у которой на Рождество молилась Тамара, за лето сильно подросла. Ее тонкие ветки теперь гнулись под тяжестью золотых листьев. Кто-то под березкой поставил простую деревянную скамейку. Часто здесь можно было увидеть женщину с младенцем на руках, а рядом веселую, шустренькую девочку примерно трех лет. Мимо этой троицы невозможно было пройти, чтобы не улыбнуться, а то и заговорить.

— С вас, Тамара, хоть картину пиши! – не удержалась соседка, – Вокруг вон что творится! А посмотришь на вас – такое, слава Богу, утешение!